Ты не сможешь меня полюбить,
И касаясь остриженных светлых волос,
Ты предпочитаешь не молчать, говорить,
Не о нас. А о жизни. И то не всерьез.

В суете городов оставаясь со мной,
Очень редко смотря мне в глаза,
Ты остранен. Ты одинок.
Да, ты любил. Но любил не меня.

На вершине горы, головой задевая созвездья,
Ты под руку шел, с любимой своей.
Тропа обернулась грудою лезвий,
Она - ушла. Ты - остался во мгле.

Я слышала зов со дна океана,
И эхом стучал он в пульсе пещер,
Я шла к тебе и я это знала,
Но не гадала, что будет теперь.

Рукою тонкой, не по девичьи сильной,
Я тянула тебя на свет изо мглы,
Я в кровь разодрала коленки и плечи,
Я очень старалась, и вот - со мной ты.

Как напуганный зверь, выйдя из чащи,
Увидев, солнца ласковый свет,
Ты несмело смотрел на когда то манящий,
Архипелаг в дыму сигарет.

И глаза твои - пересохшее море,
И голос твой не нежен, жесток.
Дыхание твое, как мороз, ледяное,
И речи твои - электрический ток.

Теперь же сидим мы у подножья дороги,
Ведущей наверх, к свободе, к любви,
По турецки скрестив разбитые ноги,
Я клятву даю тебе на свежей крови.

И в моменте я замираю,
Поднеся острый нож к ладони своей,
Ты истукан, а я то живая,
Как мне узнать, что не бросишь в беде?

Я с тобой и в огонь, и в воду,
И в гору подняться, и пройти сотни миль,
Целую тебя, вдыхая свободу,
Но на губах оседает неверия пыль.

На поцелуй взаимностью ты не ответишь,
И щеки моей не коснешься рукой.
С горы голос путников доносит ветер,
Что чередой поднимались маня за собой.

Непрерывным потоком шли они мимо,
Обещали роскошь далеких земель,
Но тебя приручая, необратимо
Сама подчинилась я воле твоей.

И вот на Горе уже миллионы,
Они вечно молоды, они влюблены.
А у нас месяца сменяют сезоны,
И головы наши в плену седины.

Ты истукан, ты - камень, ты - вечен,
Ведь искусство живет в веках.
А я человек, и мой страх человечен:
Умереть в одиночестве и в слезах.

Очнись же прошу, и почувствуй,
Твердую землю у себя под стопой.
Очнись! И в момент присутствуй…
Я когда-то умру, но пока я с тобой.